Фото: government.ru

– Мы с ним из одной «стаи». Он когда-то работал в нашей службе. Он был в Германии, и я. Вообще в Берлине почти 4 года я была. Но мы по работе с Путиным не пересекались. У него тогда секретарем еще была моя подруга Валентина Васильевна, которую Путин всегда хвалил, говорил, что если она составила отчет, то перепроверять никогда не нужно. Валентина, кстати, жива, но совсем плохая, из дома никуда не выходит…

А на Парад, между прочим, я попала благодаря не разведке, а своим краснофлотцам.

– Я всю войну прослужила на Черноморском флоте, поэтому именно Минобороны мне прислало приглашение. Открыла конверт, а там указан номер трибуны — 1. Может, это случайное совпадение. А может, служба протокола президента так решила. Не знаю, честное слово. Вот мы так и сидели все рядышком — я, Путин, Медведев. Но общалась я на трибуне только с Путиным.

– Поздравил, за руки держал, но почему-то не поцеловал.

– О разном, о службе. Я ему сказала, что из разведчиков получаются хорошие президенты. Это не лесть, я действительно так думаю.

Мне важно было его пригласить в нашу ветеранскую организацию. Он обещал, что заглянет к нам как-нибудь.

На банкете в Георгиевском зале в честь Дня Победы я была с ним за одним столом. Между нами, правда, Кадыров сидел. Но все равно мы смогли пообщаться. Вообще мы с ним периодически встречаемся. Где? Не скажу.

– Вы на войну попали совсем девчонкой?

– В 18 лет. И сейчас помню тот день, когда объявили войну. Мы все собрались на городской площади (я родом из города Сенгилей Ульяновской области). И после тихо-тихо разошлись по домом. А через два или три часа все, не сговариваясь, подошли к военкомату. Был теплый день. Вот такой, как сейчас, но люди на всякий случай взяли с собой куртки, сложили в котомку зимние вещи. У кого были ружья, взяли их с собой.

Помню, как один старик прислонился к памятнику Ленина… У него не было ничего, кроме рогатины (с ней шли на медведя, сено поднимали). Сколько лет прошло, я его никак не могу забыть. Военком не знал, что с нами со всеми делать, кого можно брать, кого нет. В итоге меня не взял почему-то. А был тогда урожай хороший, нас послали в колхоз. И только в мае 1942 года пришла повестка, и я отправилась на войну.

– Откуда у вас прозвище — Чапаев?

– Мы с подружкой с юности любили этот фильм. Сколько раз его крутили у нас, столько раз и ходили. Раз десять, не меньше. Вот меня все местные стали назвать Чапаевым. А ее Фурмановым. И мы когда на войну ушли, друг другу письма писали, и так подписывались. Она мне и сейчас пишет! В последнем письме начала словами: «Дорогой мой товарищ Чапаев!» И подпись «Твой верный друг Фурманов». Она написал, что сейчас совсем глухая стала, и чтобы я ей не звонила, а именно письма слала. Читать-то она еще может…

– Вы сразу попали на флот?

– Да. Я себя до сих пор считаю краснофлотцем. Помню, как мы ехали в Севастополь, как подружилась со всеми… Один мне сказал: «Кать, возьми мой чемодан, я потом тебя найду и заберу его». Я ему: «Сашь, ну зачем мне тащить два чемодана на войну? И где ты меня найдешь?». Но все равно взяла. А его убили на фронте…Чемодан остался у меня…

– То есть вы – морячка?

– Можно и так сказать! Моряки всегда весело жили. И хорошо весело, и плохо весело. Только однажды всем было не до веселья. Мы за столом сидели в Новороссийске. И вот пришел на вид настоящий «челкаш» заросший с бескозыркой в руках. И не сказал, а проревел: «Все, сдали!» Все завтракать бросили и разошлись по углам с такими лицами… Великое горе случилось. Оказалось, он имел в виду, что сдали немцам Севастополь. А для моряков этот город был главной ценностью, он для них как вершина всего! Порт, столько удобных бухт…

А я не понимала, зачем так печалиться, была уверена: ну сдали сейчас, освободим потом! Я закончила военно-политические курсы, а была на Черноморском флоте кем придется — от киномеханика до санитарки.

– Киномехаником?!

– Да! Крутила фильмы раненным, которые оказались в госпитале под Батуми. Будка киномеханика у меня была. Но такая крошечная… Бобины с фильмами я в городе брала под отчет. Однажды сожгла целую бобину с фильмом «Волга-Волга» (она загорелась у меня в руках) вместе со всей будкой. Сижу, плачу. Замполит присел на пол, сказал: «Не расстраивайтесь, бывает. Придумаем что-нибудь». Мне всегда везло на войне с хорошими людьми. И кстати, я познакомилась и сдружилась там со многими интересными личностями. Вот, к примеру, с Аркадием Райкиным.

– Он приезжал с гастролями?

– Нет, он лечился в госпитале. Я в то время была сестрой-хозяйкой. Он лежал в отделении, где больные с пневмонией. Подошла ко мне медсестра, пожаловалась: «Командирскую палату занял какой-то гражданский!». Я говорю: «Сейчас я его выгоню». Открываю дверь, а он смотрит на меня грустными глазами (райкинские глаза один раз нужно было увидеть, чтобы никогда не забыть) и говорит: «Катенька, не выставляйте меня». Меня тогда никто не называл Катенькой. В общем мы его оставили. Он лечился долго. Мы с ним подружились, он что-то мне читал даже. Потом после войны случайно встретились в Кисловодске. Я просто шла по Долине роз и смотрю — знакомое лицо. И он меня узнал, улыбнулся и снял шляпу.

– Вы в войну, выходит, лечили раненых?

– Нет, тогда еще у меня не было медицинского образования. Я была кем-то вроде завхоза одно время. Мне все доверяли больше, чем себе, считали. Что я не способна на то, чтобы украсть или нечестно поделить. Потому я раздавала пайки (кто не курил, тому шоколадку или конфеты), лекарства, одежду, одеяла и т. д.

– Что вам больше всего запомнилось за все эти тяжелые годы?

– Два случая. Один страшный, второй смешной. К берегам около Батуми подошел корабль, на котором была надпись на турецком (но думаю, это было фашистское судно). Люди на борту специально стали выливать мазут в море и подожгли. Все было объято пламенем! Море горело так, что огонь перекинлся на береговую линию, на киоски. Я боялась, что до госпиталя дойдет и все раненные сгорят живьем.

А второй случай был в Симферополе. Я на здании бывшей школы, на самом верху должна была краской написать «Военно-морской госпиталь № 46». Написала красиво, но с ошибкой — без мягкого знака. Все стали возмущаться, мол, что за безграмотность. Безобразие, пририсуй. А меня смех разобрал: «Кому надо, полезайте на крышу и пририсуйте этот ваш мягкий знак!» И сразу напряжение ушло. Все стали смеяться. А та надпись до последнего момента на школе так и оставалась, ее только недавно побелкой замазали.

– Вернулись вы с войны в 1945-м?

– Да, потому что полгода после ее окончания продолжала служить в госпитале Севастополя. Раненые-то там оставались! Потом я уже не выдержала, попросилась домой. Возвращалась пешком. По дороге встретила одного военного, решили вместе идти, чтобы не скучно. А зима лютая, снега по колено. Идем, чувствую, сейчас околеем. А увидела, что едут сани, бросилась их останавливать. Лошадь заржала, а возничий как закричит: «Караул! Грабят!» Наверное, вид у нас был такой пугающий. Я на них с уроком набросилась: «Люди демобилизованные с войны идут по снегу в ботинках, а вы не можете остановиться и подвезти?!» В санях был председатель колхоза, он нас напоил, накормил, а утром валенки подарил и лошадь дал, на которой до дома. Вот так я приехала в Сенгилей 5 декабря 1945 года.

– А в разведку когда пошли?

– О, это уже после окончания медицинского института была. Выучилась я на стоматолога. Но я боевая была и опять-таки почему то мне все верили. Считали кристально честной. Так что доверили руководить закрытыми медчастями. Они засекречены, так что не спрашивайте. Ну а потом я вышла замуж за разведчика, были командировки, о которых тоже ничего не скажу. Скажу только, что я была в нашей службе лучшим доктором. Вот сейчас зубы вставные делают по технологиям, которые я из-за границы давно привезла.

– Путину зубы лечили?

– Нет. Ему лично — нет. Он у нас не лечился. Но другие, не менее примечательные пациенты, у меня были. Вкручивала им такие шрифты и такие зубы искусственные делал, что никто отличить от настоящих не мог. Но когда я была начальником медсанчастей, приходилось вступать и в роли терапевта и даже хирурга (дела операции сама), потому что там не было специалистов. Но я вам и так много лишнего наговорила. Я ведь сейчас всегда занята. Веду Уроки мужества в московских школах, решаю всякие скандальные вопросы.

– Например?

– Ну в последний раз разбирались с автостоянкой возле школы, которая детям мешает. А вообще я ведь рисую картины. У меня дома уже 60 полотен. На многих моя любимая река Волга разлилась. И черемуха.

Источник