фото: Алексей Меринов

Летопись средневековой Руси знаменательна принятием в 1649 году выдающегося документа той эпохи — Соборного уложения. Значение того акта трудно переоценить, достаточно сказать, что действовал он (естественно, с изменениями и дополнениями) без малого 200 лет, пока в 1832 году не появился Свод законов Российской империи, подготовленный под руководством Михаила Сперанского.

Соборное уложение было составлено на основе как русского (Судебники 1497 и 1550 годов), так и лучших образцов зарубежного законодательства: в частности, Литовского статута 1588 года, специализировавшегося на гражданских отношениях, и византийской Кормчей книги, регулировавшей в первую очередь функционирование православной церкви и религиозных судов.

В Уложении присутствовало разделение на церковное, государственное, гражданское, уголовное, семейное право, а также на судопроизводство. Замечу, что составление и принятие Соборного уложения, юридически закреплявшего абсолютизм и урезавшего права боярской аристократии, приведшей Романовых к власти, было и в интересах царя Алексея Михайловича.

Словом, законодательство для тех времен передовое.

О том, сколь значительным шагом вперед было принятие Соборного уложения, свидетельствует, к примеру, сравнение двух репрессивных практик, бытовавших на Руси во времена Ивана Грозного и всего через несколько десятков лет в эпоху Алексея Михайловича.

При Иване Васильевиче элиту Московского государства «воспитывали» так: как писал историк Виктор Павлов, «в зависимости от степени вины и наказание разное: одного режут живьем на части, другого кидают в кипяток, третьего сажают на кол. Людям менее известным, а значит, менее виноватым, просто отрубают головы».

Теперь представим некоторые закрепленные в Уложении виды вновь узаконенных расправ: смертная казнь через сожжение; телесные наказания через членовредительство и причинение боли, тюремное заключение в земляные, деревянные или каменные тюрьмы; ссылка как возмездие для «высокородных» лиц; конфискация имущества.

Разница, согласимся мы, ухмыляясь, действительно есть.

Конечно, проще всего назвать наших предков варварами, но это припечатывание нивелируется зарубежными практиками тех времен. Вспомним хотя бы многочисленные одобренные церковью сожжения еретиков (аутодафе) в Испании и Португалии или Варфоломеевскую ночь во Франции, также случившуюся по религиозным причинам. Мы, кстати, не отставали: глава I Соборного уложения назвалась «О богохульниках и церковных мятежниках» — при достаточных доказательствах вины «бунтарей» следовало упомянутое выше сожжение.

Принятие Соборного уложения — безусловный правовой «плюс» правления Алексея Михайловича и одновременно ярчайший пример ограниченности влияния успешно реформированных институтов на экономическое развитие. К слову, нынешние авторы призывов срочно улучшить институты даже не догадываются, что выступают всего лишь продолжателями исторической привычки веровать в чудодейственный характер одномоментных рамочных новаций, когда буквально на следующий день страна обязательно проснется счастливой.

Хорошо, приняли тогда Соборное уложение и что — защищенная от ошибок и сбоев экономика начала двигаться вперед семимильными шагами? Отнюдь. В подтверждение — краткое изложение истории Медного бунта, случившегося в 1662 году, через 13 лет после принятия Уложения. Те беспорядки наглядно показали, что качественная институциональная среда — далеко не все, что нужно для успеха.

Начавшаяся в 1654 году длительная, продлившаяся 13 лет, война с Речью Посполитой требовала от казны больших расходов. Осторожное повышение налогов результата не дало, и тогда группа «реформаторов» во главе с Афанасием Ординым-Нащокиным предложила провести эмиссию — наладить выпуск медных денег по номиналу серебряных. Увеличить производство серебряной монеты Русь не могла, так как своих промышленных серебряных рудников у страны тогда не было, и ценный металл поступал из-за границы.

Сказано — сделано, медные деньги начали чеканиться одновременно в Москве, Новгороде и Пскове. Теперь жалованье государевым людям выплачивалось медью, но подати и сборы по-прежнему собирались серебром. Массовый выпуск медных денег быстро привел к их обесценению и, несмотря на воспретительный царский указ (цены — стоять!), к значительному росту розничных цен, прежде всего на хлеб.

Бунт вспыхнул летом 1662 года. Формальным поводом стали подозрения царского тестя Ильи Милославского, отличавшегося неуемной страстью к мздоимству (а когда у нас кроме, пожалуй, сталинских времен, было иначе?), и нескольких членов Боярской думы, нет, не в провальной экономической политике, а в том, что они якобы вступили в сговор с Речью Посполитой, одним из результатов которого и стало повышение цен на все и вся.

Разъяренная толпа числом до 5 тыс. человек привычно разгромила дома главных «предателей» и двинулась не в Кремль, как во время Соляного бунта 1648 года, а в Коломенское, где в царском дворце проводил свой «отпуск» Алексей Михайлович.

Царь, набравшийся популистско-демагогического опыта общения с толпой еще при Соляном бунте, тут же пообещал уменьшить налоги и покарать нерадивых бояр. Челобитчики, удовлетворенные царскими заверениями, отправились восвояси, однако на пути встретили «вторую волну» протестующих, возмущенных происходившими в Первопрестольной событиями. В те дни в Москве служивые начали уничтожать расклеенные по всему городу листовки («воровские листы»), в которых рассказывалось о роли высокопоставленных «преступников» в народном обеднении.

Народ двинулся обратно, где его уже ждали стрелецкие полки и иностранные наемники. Царь приказал разогнать собравшихся: в результате до тысячи человек было убито и утоплено, а еще до 3 тысяч арестовано. Бунтовщиков пытали, отсекали руки, ноги и пальцы, клеймили лица и в итоге сослали на вечное поселение в самые дальние уголки той Руси: в Сибирь, Казань, Астрахань. Некоторым «повезло» еще больше — их с завязанными руками посадили в большие лодки и потопили в Москве-реке. Помимо этого всех грамотных москвичей обязали сдать образцы почерка для выявления «авторства» листовок, правда зачинщиков так и не нашли.

Все эти события происходили, напомню, при «отреформированных» институтах, которые в угоду моменту с легкостью необычайной были попраны.

Медные деньги? Ах, да — их выпуск был прекращен в следующем 1663 году.

«Неопытные были, — скажет кто-то, — теории не ведали. Главное, что институты работали исправно». Поразительно, но ровно такая же история, правда, не «медная», а «ассигнационная», повторилась через столетие при Екатерине II.

В 1769 году Екатерина ввела бумажные ассигнации, таившие соблазн воспользоваться печатным станком для решения политических и хозяйственных проблем. Чем екатерининские царедворцы беззастенчиво пользовались: если в 1769 году общая сумма выпущенных ассигнаций составляла менее 3 млн рублей, а курс ассигнационного рубля к серебряному составлял 0,99/1, то в 1796 году объем ассигнаций достиг без малого 158 млн рублей при курсе 0,79/1 (в 1800 году при Павле I — соответственно, 213 млн рублей и 0,66/1).

Больше того, эмиссионных денег катастрофически не хватало, и екатерининское правительство все активнее прибегало к внешним займам. В 1787–1792 годах было сделано внешних долгов на 39 млн рублей, в шесть раз больше, чем за предыдущие 20 лет. В 1793 году только выплаты процентов поглощали сумму, эквивалентную 4/5 таможенных доходов. При этом двор и правительство чувствовали себя великолепно.

Сегодня нам говорят о безальтернативности очередной реформы институтов. Причем громче всех об этом кричат те, кто лично повинен в дефиците пенсионной системы, сокращении расходов на образование и медицину, высоких процентных ставках по кредитам, уничтожении через заоблачный обменный курс остатков промышленности, направлении российских нефтегазовых доходов на поддержку американского правительства. Но главное — именно они когда-то устанавливали нынешние правила игры (те самые институты).

Всюду облажались. Теперь, чтобы закрепиться при власти, им требуется перестройка. А нам?

Источник