фото: Геннадий Черкасов

Анатолий Куликов

: Анатолий Куликов — бывший министр внутренних дел РФ (1995–1998), зампредседателя Правительства России (1997–1998), президент Клуба военачальников Российской Федерации, генерал армии.

— По той версии, которая появилась сразу после голосования, победу во втором туре одержал Зюганов. При подведении итогов выборов поменяли строчки: результаты Зюганова стали результатами Ельцина, и наоборот (согласно официальным результатам второго тура, Борис Ельцин набрал 53,82 процента голосов, Геннадий Зюганов — 40,31 процента. — «МК»). Никаких официальных подтверждений этой информации, разумеется, нет, но я считаю ее, скажем так, очень близкой к истине.

— Ну конечно. Кстати, несколько лет назад Дмитрий Медведев — если не ошибаюсь, это было на его встрече с представителями непарламентской оппозиции — тоже озвучил эту версию.

— Насколько мне известно, да. Возникает, конечно, вопрос: если он реально победил, то почему сдался, почему согласился с подлогом? Я задавал этот вопрос самому Зюганову (уже позже, когда был освобожден от должности).

По его словам, он опасался, что поиск истины мог привести к противостоянию в обществе, вызвать нежелательные последствия. Но мне кажется, что Геннадий Андреевич, как говорят в таких случаях в криминальной среде, нашел хорошую отмазку. Все дело, на мой взгляд, в его характере: это неконфликтный и не очень амбициозный человек. Уже около четверти века Зюганов возглавляет компартию, но мы ни разу не видели, чтобы он пытался всерьез претендовать на власть. Говорит библейские истины, принимает в пионеры…

— Ну а что он мог сделать в той ситуации? Вывести людей на улицы?

— Я, как, пожалуй, никто другой тогда во власти, видел, в каком состоянии находилась страна, какие настроения были в обществе. Задержки зарплат и пенсий, забастовки, акции протеста… Тем не менее было очевидно, что при всем недовольстве властью народ не выступит как один в поддержку лидера коммунистов. Если бы Зюганов попытался вывести людей на улицы и провозгласить себя президентом, то успеха бы не добился. И сам он тоже это прекрасно понимал. Но у Зюганова была возможность действовать в рамках конституционных, правовых норм. Однако он не предпринял никаких попыток опротестовать итоги выборов.

— Более того, Геннадий Андреевич сразу же поздравил Ельцина с победой. Кстати, приходилось слышать, что у ельцинского штаба была на сей счет предварительная договоренность с Зюгановым.

— Не могу этого исключать. Хотя и утверждать не стану: не был свидетелем этих переговоров. В любом случае Зюганов, как говорится, смирился со своей участью. И, судя по всему, она его вполне устраивает.

«Ваше решение ведет к гражданской войне»

— И все же: был ли у власти, как говорится, план «Б» — на случай, если бы события приняли не такой мирный оборот?

— О каких-либо специальных мерах на случай, если бы коммунисты попытались оспорить итоги выборов и инициировать уличные протесты, мне ничего не известно. Но в принципе в силовых структурах такой, как вы говорите, план «Б» называется планом служебно-боевого применения. В перечне чрезвычайных обстоятельств, при которых он может быть задействован, нет, естественно, «бунта оппозиции». Но присутствуют, например, «массовые беспорядки».

— А вы сами решили тогда для себя, как будете действовать, если дело дойдет до открытого противостояния?

— Главной моей мыслью было — как не допустить этого. И в марте 1996 года это удалось. Тогда президент принял решение распустить Думу, перенести выборы и запретить КПРФ. Ельцин как заклинание повторял: «Мне нужно два года». Проекты соответствующих указов лежали на рабочем столе президента.

В сущности, эта, как говорил Ельцин, стратегия уже начала реализовываться. Утром 18 марта началось блокирование Думы — было объявлено, что здание заминировано. Но когда около 8 утра поступила команда запускать думцев, я понял: Ельцин дал отбой… Я выступил тогда резко против этих планов. Прямо сказал президенту: «Ваше решение ведет к гражданской войне».

При этом я прекрасно понимал, что на столе перед ним лежит еще один указ — о моем освобождении от должности. Но в тот момент мне это было безразлично. Для себя я решил, что участвовать в этой авантюре не буду и сделаю все для того, чтобы ее предотвратить. К счастью, Ельцину хватило мудрости проанализировать ситуацию и перешагнуть через себя. Он понял, что это может закончиться трагически для страны.

— После этого ставка была сделана на фальсификации?

— Возможно. Но надо еще учитывать, что новым избирательным штабом Ельцина, который возглавил Чубайс, была проделана мощная организационная и пропагандистская работа. Были мобилизованы колоссальные ресурсы — и финансовые, и интеллектуальные. Если бы не это, то сомнений в достоверности итогов выборов было бы, конечно, намного больше.

— Но ведь такие выборы тоже могли закончиться трагически.

— Честно говоря, больших опасений по этому поводу у меня тогда не было. То, насколько эффективно сработала пропагандистская машина, как она повлияла на сознание простых людей, я смог почувствовать, беседуя с рабочими, которые покрывали корт на моем дачном участке. Это было как раз перед выборами. Их бригадир заявил мне, что хочет, чтобы победил Ельцин. Он, мол, только начал зарабатывать деньги, у него появилось свое дело, а коммунисты его тут же закроют. Для меня это тоже было сигналом. О том же говорила и отслеживаемая нами картина общественных настроений. Было понятно, что Ельцин сохранит власть даже при сомнительных итогах выборов. Что страна примет эти итоги, и никакой революции не будет.

— Почему же Ельцин ударился в такую панику за три месяца до выборов?

— О планах разогнать Думу, запретить компартию и отменить выборы я впервые услышал от самого Ельцина ранним воскресным утром 17 марта 1996 года, когда он вызвал меня к себе в Кремль.

За два дня до этого, 15 марта, он проводил Совет безопасности, но там не было речи ни о чем подобном. И вдруг такое решение! Было понятно, что на Ельцина кто-то повлиял.

Мне тогда сразу показалось, что это дело рук Коржакова (Александр Коржаков, бывший руководитель Службы безопасности президента. — «МК») и Сосковца (Олег Сосковец, на тот момент первый заместитель председателя правительства. — «МК»). И позже я пришел к убеждению, что именно так все и было.

Сосковец был первым руководителем предвыборного штаба Ельцина, Коржаков тоже играл там заметную роль. А начальный этап кампании бы, по сути, провален: рейтинг президента оставался низким. Ельцина спровоцировали, сыграв на слабых его струнах — испугав перспективой прихода к власти коммунистов, чего он даже в мыслях не мог допустить. И в какой-то момент поддался на уговоры.

«Всем было ясно — это операция коржаковской спецслужбы и ФСБ»

— Как известно, Коржаков и его компаньоны попытались сыграть в свою игру и между двумя президентскими турами, организовав знаменитое «дело о коробке из-под ксерокса». Каковы тогда были их цели?

— Не думаю, что они преследовали какие-то далеко идущие политические цели. Мне кажется, они просто хотели показать Ельцину: вы к нам не прислушались, а смотрите-ка, какими грязными делами занимаются эти ребята (Сергей Лисовский и Аркадий Евстафьев, члены предвыборного штаба Бориса Ельцина, были задержаны 19 июня 1996 года при попытке вынести из Дома правительства 538 тысяч долларов США, помещенные в картонную коробку. — «МК»).

С точки зрения закона задержание Лисовского и Евстафьева было абсолютно правомерным. Деньги, которые те несли в штаб Ельцина, не имели никаких сопроводительных документов. Источник их происхождения — другой вопрос. Следствию собственника установить не удалось, но для меня очевидно, что они были взяты из государственной казны.

— А вас «коржаковцы» посвящали в свои планы?

— Нет, я не был посвящен. Формально членов ельцинского штаба остановил офицер милиции, несший дежурство на проходной Белого дома. Но когда на следующий день Коржаков, сделав ясные глаза, сказал мне: «Твои милиционеры задержали Лисовского», — я рассмеялся. «Саш, — говорю, — брось этим заниматься. Мои милиционеры… Тоже мне, нашли храбрецов». Ну и он тоже улыбнулся в ответ. Всем было ясно, что это операция коржаковской спецслужбы и ФСБ, а сотрудник МВД играл в этой комбинации второстепенную роль. На это указывал и тот факт, что ни мне, министру, ни даже дежурному по МВД ничего не было доложено о происшествии.

Первым о «коробке из-под ксерокса» мне сообщил новый секретарь Совета безопасности Лебедь (Александр Лебедь был назначен эту должность 18 июня 1996 года, после того, как занял третье место в первом туре президентских выборов. — «МК»).

Ранним утром 20 июня он позвонил мне на дачу по «кремлевке», аппарату правительственной связи, и попросил срочно приехать к нему на Старую площадь. «Ситуация, — говорит, — очень тревожная». На мой вопрос: «Что произошло?» — Лебедь ответил, что президент очень болен. И начал говорить загадками: «Ребята не понимают, что надо делать в такой ситуации… Нужен ваш совет».

— Вы были знакомы с ним до этого?

— Нет, это была наша первая встреча. Однажды, правда, я поневоле обратил на него внимание. Это было в 1995 году, на итоговом совещании в Министерстве обороны. В ответ на замечание Грачева (Павел Грачев, министр обороны РФ в 1992–1996 гг. — «МК») какой-то генерал дерзко, по-хамски огрызнулся. А Грачев никак не отреагировал на это. Я очень удивился, спросил своих соседей: «Кто это такой, почему так себя ведет?» Мне в ответ махнули рукой: «А, это Лебедь, командующий 14-й армией. У него такой характер, все уже привыкли. К тому же он и Грачев раньше служили вместе…»

Когда я приехал к Лебедю, он повел разговор о том, что в Министерстве обороны якобы готовился некий заговор во главе с только что уволенным министром (Павел Грачев был освобожден от должности 17 июня 1996 года. — «МК»). Грачева заменили на ставленника Лебедя — Родионова, что, судя по всему, было одним из условий политической сделки.

По словам секретаря Совбеза, речь шла ни больше, ни меньше как о «новом ГКЧП». Он перечислил «заговорщиков», многие из которых оказались моими однокашниками по Академии Генштаба. Я всех хорошо знал, поэтому не поверил Лебедю. Затем разговор перешел на Коржакова и Барсукова (Михаил Барсуков, на тот момент глава ФСБ. — «МК»), чьи люди задержали накануне вечером сотрудников ельцинского штаба.

Я прервал Лебедя: «Погодите, для меня сейчас главное не какие-то «коробки», а состояние здоровья президента. Почему вы решили, что он настолько болен, что уже не в состоянии руководить?».

Александр Иванович начал юлить: «Нет, нет, ему уже гораздо лучше!» А вскоре раздался звонок самого Ельцина. Лебедь бойко доложил президенту о выдуманном заговоре, и когда тот, видимо, спросил, что делать, сказал: «Борис Николаевич, я не вправе давать вам какие-то рекомендации, боже упаси. Но считаю целесообразным освободить этих людей от занимаемых должностей…».

Это была, конечно, не только позиция Лебедя. Он реализовывал план ельцинского штаба. Да, собственно, и сам был частью этого плана. Это ведь была идея Чубайса и Татьяны (Дьяченко, ныне Юмашева, дочь Бориса Ельцина. — «МК») — отдать Лебедю пост секретаря Совбеза и тем самым привлечь его на свою сторону.

Ельцин раздумывал недолго: в тот же день Коржаков, Барсуков и Сосковец были уволены. Жертвами навета стали и несколько генералов из Министерства обороны. Ну а я сделал для себя вывод, что с новым секретарем Совбеза следует вести себя очень осторожно. Дело о «втором ГКЧП», сфабрикованное им на моих глазах, свидетельствовало о том, что у этого человека не все в порядке с совестью. Но до поры до времени он относился ко мне лояльно, поскольку, судя по всему, имел на меня определенные виды.

«Я сказал Лебедю: «Вы хам!»

— Когда Лебедь понял, что вы не оправдываете его надежд?

— Первые наши принципиальные разногласия были связаны с его попыткой создать «Российский легион» — вооруженное формирование численностью в 50 тысяч человек, которое находилось бы в прямом подчинении секретаря Совбеза.

Сам Лебедь в разговоре со мной и министром обороны Родионовым заявил, что этот корпус нужен ему, чтобы «быстро задавить Чечню». Мол, возимся на Кавказе, возимся, конца этому не видно, а будь у него такая сила — он мигом бы решил проблему. Такое объяснение показалась мне неубедительным и неискренним. Мне было ясно, что Лебедю просто понадобилось свое карманное войско. И использовалась бы эта армия «штурмовиков» в целях, никак не связанных с Чечней.

И я, и Родионов дали отрицательное заключение. Поняв, что из этой затеи ничего не выходит, Лебедь изменил тактику. Был подготовлен проект указа, согласно которому части и соединения, задействованные в разрешении конфликта в Чечне, подчинялись Совету безопасности. Родионов и Степашин, который тогда был руководителем административного департамента правительства, завизировали проект. То же было предложено сделать и мне, но я категорически отказался, высказав два соображения.

Во-первых, Совбез — рекомендательный, совещательный орган. Никакими полномочиями по отношению к силовым структурам он не наделен. Во-вторых, в интересах разрешения конфликта на Северном Кавказе задействовано 100 процентов Вооруженных сил, весь личный состав МВД, внутренних войск и ФСБ. То есть, по сути, все, кто носит в стране погоны. Идет постоянная ротация: одних возвращаем домой, других направляем… Что же получается — все силовые структуры должны будут подчиняться Лебедю? Нет, я с этим согласиться не могу. Я подчиняюсь только Верховному главнокомандующему.

Этот разговор проходил в кабинете Степашина. «Что это тут министр внутренних дел командует?! — прорычал Лебедь, обращаясь к хозяину кабинета. — Докладывайте Черномырдину, пусть решение принимает председатель правительства».

Идем к Черномырдину. Садимся: Виктор Степанович во главе стола, по левую руку от него — я и Родионов, по правую — Лебедь и Степашин. Лебедь закурил. Сделал это явно с вызовом: никто не позволял себе курить в присутствии премьера, поскольку он не терпел табачного дыма. Сначала докладывал Степашин: такая-то и такая ситуация. Черномырдин смотрит на меня: «Анатолий Сергеевич, что скажешь?» Я повторяю свои аргументы. «Ну, так Куликов ведь прав, — говорит Виктор Степанович. — О каком подчинении Совету безопасности может идти речь?!»

Лебедь, побагровев, рявкнул: «А я что вам, … собачий?!» И сделал известный неприличный жест согнутой в локте рукой. После этого на какое-то время воцарилась тишина. Черномырдин опустил голову, не зная, как реагировать на эту выходку.

Я не выдержал: «Вы хам! Как вы ведете себя в присутствии председателя правительства и двух министров?! Что себе позволяете?! Как вам не стыдно!» В ответ Лебедь прокричал мне через стол, брызгая слюной: «Да, я хам! Но вы ничего не можете сделать, а я хочу навести порядок!» После этого Виктор Степанович, придя в себя, заявил: «Так, все, на этом ставим точку. Я доложу президенту».

— И президент в итоге принял вашу сторону.

— Да, но в тот момент у меня совсем не было уверенности, что дело закончится таким образом. Позиции Лебедя казались очень сильными, многие представители политической элиты, что называется, ставили на него. Сам Александр Иванович тоже был настроен по-боевому. Устроил пресс-конференцию, на которой, обвинив меня во всех смертных грехах — в частности, в том, что я «продал Чечню», — заявил, что «с вероятностью 90 к 10» Куликов в ближайшее время будет уволен.

Мне вся эта политическая кухня, откровенно говоря, настолько уже осточертела, что я был бы даже рад отставке. Но вопреки расчетам Лебедя президент освободил от занимаемой должности не меня, а его.

Перелом в настроениях ельцинской команды произошел на одном из неформальных совещаний у Черномырдина, на которое в тот раз пригласили и меня. Присутствовали также Чубайс, Татьяна, Евгений Савостьянов, Сергей Зверев и, по-моему, Борис Березовский.

Поначалу разговор мне совершенно не понравился: каждый пытался решить какие-то свои проблемы. Я слушал-слушал, а потом, не выдержав, сказал: «Мне непонятно, о чем вы тут дискутируете. Главная наша проблема — другая: вы до сих пор заблуждаетесь относительно истинных планов Лебедя. Он метит не на должность министра внутренних дел, а на пост президента. И его приход к власти может обернуться большой бедой для страны…» Татьяна что-то пролепетала. Говорю громко: «Что? Вы что-то не понимаете?» И вдруг она тихо говорит: «Я с вами полностью согласна…»

«Масхадов обещал отправить в Москву до полутора тысяч боевиков»

— Некоторое время назад я беседовал с хорошо знакомым вам Александром Гуровым. И, по его словам, осенью 1996 года на него вышли люди из военной контрразведки и попросили связаться с вами и передать, что Лебедь «готовит переворот» и что «с этой целью в Москву прибыло из Приднестровья подразделение спецназа 14-й армии». Помните ли вы этот эпизод и действительно ли ситуация была настолько серьезна?

— Честно говоря, помимо того звонка Александра Ивановича Гурова других сведений о прибывших на помощь Лебедю спецназовцах у меня не было. Но это в принципе соответствуют тому, что мне было известно о его планах.

Лебедь рвался к власти и ради нее был готов на все. В качестве примера могу привести полученную нами информацию из Чечни — о тайной встрече Лебедя с Масхадовым, состоявшейся еще до августовского наступления боевиков на Грозный. По данным нашего источника, в ответ на обещанную Лебедем политическую поддержку Масхадов пообещал ему в случае обострения обстановки отправить в Москву до полутора тысяч вооруженных боевиков.

— Вы считаете эту информацию достоверной?

— На сто процентов. Лебедь системно выстраивал стратегию захвата власти. Собирал вокруг себя союзников, единомышленников…

Был, кстати, один эпизод, когда я почувствовал, что и меня пытаются вовлечь в заговор. Где-то в конце лета — начале осени 1996 года ко мне на прием пришел Зорий Балаян (армянский писатель, журналист, политический и общественный деятель. — «МК»), с которым мы познакомились еще в начале 1990-х, во время известных событий в Нагорном Карабахе. Начал он так: «Анатолий Сергеевич, вот вы два генерала, мощных человека…» Уточняю: «Кого вы имеете в виду?» Балаян: «Вас и Лебедя. Вам надо взять власть в свои руки. Вы же видите, что творится в России: бардак, разрушенная экономика, больной президент… Найдите общий язык!» И смотрит выжидающе. «Вы уже подожгли, — говорю, — один очаг — в Карабахе. Хотите еще один пожар устроить?! До тех пор, пока я имею властные полномочия, сделаю все для того, чтобы Лебедь не оказался у руля нашего государства. Можете передать это кому угодно».

— Это был парламентер из лагеря Лебедя?

— Вполне вероятно. Поскольку я сразу же прервал разговор, не пошел, так сказать, на контакт, у меня не было возможности проверить эту версию… Случилось так, что Александр Иванович преждевременно ушел из жизни, и мне его по-солдатски и по-человечески жаль. Но мои оценки его деятельности на посту секретаря Совета безопасности остаются неизменными. Я по-прежнему считаю, что его решения, связанные с Чечней, прежде всего Хасавюртовские соглашения, — это предательство.

— Положение федеральных сил, блокированных боевиками в Грозном в августе 1996 года, не было безнадежным?

— Конечно, нет. Хотя ситуация, не скрою, была очень сложной. Я тогда задействовал все резервы, находившиеся в моем распоряжении. Буквально все. Последний — Софринскую бригаду внутренних войск — бросил на блокирование вероятных путей отхода боевиков.

Я умолял Родионова дать в помощь хотя бы один мотострелковый полк, но тот был категорически против. Тогда я отправил телеграмму Черномырдину: прошу дать соответствующие указания министру обороны. И сам потом пришел к Родионову с этой телеграммой, на которой премьер своей рукой начертал резолюцию: «Выделить необходимые силы в помощь». Но указание так и не было выполнено. Если называть вещи своими именами, это был саботаж. Уверен, что дело не обошлось без Лебедя, что это он блокировал прибытие подкреплений. Ему не нужен был Грозный, освобожденный от боевиков…

Но, несмотря на это, мы не собирались сдавать город. Наши ребята сражались очень мужественно. Не был потерян ни один стратегический объект — ни штаб МВД, ни штаб ФСБ, ни штаб Объединенной группировки, ни склады с боеприпасами. Более того, нам удалось освободить часть захваченной территории. Могу твердо заявить, что 10 августа в военных действиях наступил перелом (наступление боевиков на Грозный началось 6 августа 1996 года. — «МК»). И когда Пуликовский (Константин Пуликовский, командующий Объединенной группировкой федеральных войск в Чеченской Республике. — «МК») обратился к жителям Грозного с просьбой покинуть его в течение 48 часов по указанному «коридору», сепаратисты отнеслись к этому очень серьезно.

Предупреждение Пуликовского, которое многие называли ультиматумом, было вызвано тем, что в операции по окончательному освобождению города предполагалось использовать все имеющиеся силы и средства, в том числе бомбардировочную и штурмовую авиацию, артиллерию и реактивные системы залпового огня. Некоторые чеченские полевые командиры начали без согласования с Масхадовым вывод своих отрядов из города. Однако в это время в Чечню прилетает Лебедь, отменяет операцию и ломает всю нашу систему обороны. Начинаются Хасавюртовские переговоры…

После подписания Хасавюртовского мира я направил президенту доклад, в котором предельно ясно выразил свое отношение к тем событиям: «Считаю, что сдача города Грозного была предопределена не действиями федеральных сил, а политическим решением секретаря Совета безопасности Лебедя».

«Кадыров у меня вызывает скорее сочувствие»

— Ну а как вы оцениваете итоги «второй чеченской»? Стоил тот результат, который мы получили, такого количества пролитой крови?

— Вторая чеченская кампания была вынужденной. Она стала результатом безвластия, непринятия мер прежним руководством страны. Заслуга Путина в том, что в отличие от Ельцина он не испугался взвалить на себя груз ответственности за ситуацию в Чечне и принять необходимые решения. Но Путин пошел еще дальше и задействовал тот вариант, к которому я, например, не был готов. Я имею в виду «чеченизацию» конфликта — борьбу с бандформированиями руками самих чеченцев. Однако этот вариант стал реальностью.

— Вопрос — какой ценой это достигнуто. Есть мнение, которое разделяют, насколько я знаю, и многие ваши коллеги-силовики: Кадыров другими средствами получил то, за что боролся Дудаев, — де-факто независимую Чечню. И, пожалуй, даже больше того, поскольку кадыровские «нукеры» достаточно комфортно чувствуют себя и за пределами республики.

— Моя точка зрения: мы добились тактического успеха, но стратегически проиграли. Успех состоит в том, что в самой Чечне пули свистят гораздо реже.

Но эта зараза расползлась по соседним регионам: в Ингушетии и Дагестане контртеррористические операции проводятся чуть ли не ежедневно. Есть вопросы и по поводу в ситуации в Чеченской Республике. Хотя сам Рамзан Кадыров вызывает у меня скорее сочувствие. У него уже столько кровников, что завидовать ему не стоит: это обреченный человек.

Тем не менее очевидно, что Кадыров совершает много ошибок. Но его почему-то никто не поправляет. Возможно, такая политика невмешательства связана с незнанием Кавказа. Здесь чтут силу, а сила — это не только армия, но и решительные меры по исправлению упущений и злоупотреблений.

— Кстати, согласно распространенной версии, создание Национальной гвардии в числе прочего преследовало целью выведение чеченских силовых структур из-под контроля Кадырова. Такая трактовка, на ваш взгляд, имеет право на существование?

— Я знаком с этой версией. Как мне кажется, она имеет право на существование, хотя в любом случае это, конечно, не единственная цель. Не все функции и полномочия Национальной гвардии мне пока понятны, но сама идея представляется мне вполне разумной.

Некоторые говорят, что Путин создал Нацгвардию, поскольку боится предстоящих выборов, оппозиции и так далее. Я так не думаю: оппозиция в ее нынешнем виде не является для него проблемой. Но Путин не может не видеть и не учитывать то, что происходит сегодня в мире. Посмотрите: беженцы практически в одночасье перевернули Европу. И взгляните на наши открытые границы: тот же ИГИЛ пройдет через них как нож сквозь масло… На мой взгляд, создание Нацгвардии вызвано реальной оценкой глобальных вызовов и угроз.

— У социологов есть такой вопрос: считаете ли вы, что страна развивается в правильном направлении? Как бы вы ответили на него сегодня?

— Ответил бы так: цель обозначена правильно, но меры, направленные на ее достижение, не всегда последовательны. И далеко не всегда безошибочны.

Источник