фото: morguefile.com

Надо отметить, что глобальные социальные изменения отслеживаются и в ходе мощной экспертной дискуссии (например, в рамках Давоса).

Российские эксперты практически в этой дискуссии не участвуют по нескольким причинам:

— отторжение западными экспертными кругами нашего участия из-за крайне негативного образа России (чуть ли не тоталитарная страна, где свобода слова и критика в адрес власти подавляются). Есть факты немотивированного отказа в публикациях в престижных научных журналах, отказа от приглашений на симпозиумы и конференции;

— часть российских экспертов, выезжая за границу, повторяет штампы нашей пропаганды, что отпугивает их западных коллег и препятствует дальнейшим контактам;

— отсутствие адекватного российского финансирования поездок и в целом равноправного экспертного сотрудничества с Западом.

Все это приводит к нарастанию фактической изоляции российского экспертного сообщества от наиболее продвинутого мирового дискуссионного поля. Тем самым любые, даже самые смелые попытки реформирования России в европейском направлении имеют большие риски достижения целей. Это уже происходит.

Президент Сбербанка Герман Греф на Гайдаровском форуме этого года заявил: «Мы очень сильно гордились своей программой централизации IT-систем, тем, как мы серьезно продвинулись за последние годы, инвестировали колоссальные деньги. Это был самый крупный и быстрый проект централизации IT-инфраструктуры в мире. Но как только мы построили наш супер-data-центр, все закончили, мы пришли к выводу, что мы абсолютно неконкурентоспособны».

Какие же тектонические сдвиги будут происходить на Западе в ближайшие годы?

Очередная технологическая революция (роботизация, «интернет вещей» и т.п.) приведет к высвобождению людей из сферы так называемой реальной экономики (промышленность, транспорт, сельское хозяйство). Зато будет быстро расширяться сектор занятости по удовлетворению социальных потребностей разных слоев населения:

— пожилых (патронат, организация досуга, персонифицированная медицина, образование), тем более что идет старение населения;

— инвалидов и вообще людей с отклонениями в состоянии физического и психического здоровья. Их число тоже растет;

— детей (персонифицированное дошкольное и школьное обучение, переход от «учителя» к «тьютору», отказ от классно-урочной системы с переходом на игровые и интерактивные методы, организация внешкольного досуга, контроль за состоянием здоровья);

— студентов (переход к фактически всеобщему бесплатному высшему образованию на уровне бакалавров, снижение традиционной учебной нагрузки на преподавателя с одновременным ее замещением исследовательской деятельностью вместе со студентами).

Добавим к этому:

— переход ко всеобщему непрерывному образованию (adult education);

— бурный рост занятости в сфере любительской культуры (предоставление услуг по занятию живописью, музыкой, физической культурой, самыми разнообразными хобби);

— профессиональную помощь в налаживании коммуникаций между людьми по любым поводам;

— изменение понятия «рабочее время»: от фиксированного 7–8-часового присутствия на рабочем месте к гибкой, во многих случаях дистанционной, занятости без жестких нормативов времени труда и отдыха.

Быстрое развитие технологий персонифицированного online-контроля за состоянием здоровья позволит:

— довести среднюю ожидаемую продолжительность жизни при рождении до 90 и более лет. При этом граница здоровой жизни, до которой не требуется массированного участия системы здравоохранения, также будет сдвигаться вверх. Это приведет, безусловно, к массовой занятости людей в возрасте 70 лет и старше (в т.ч. благодаря adult education), а также приведет к изменениям в пенсионной системе (см. ниже);

— снизить расходы на собственно здравоохранение, т.е. лечение заболеваний. С одной стороны, эти расходы (в расчете на один случай) могут возрастать из-за все большей фондоемкости поликлиник и больниц. Но, с другой стороны, скорее всего, итоговые расходы в абсолютном размере будут снижаться из-за эффективности и повсеместного распространения весьма дешевых способов контроля за здоровьем здоровых.

Выбор модели охраны здоровья, включающей здравоохранение, в каждой конкретной стране будет обусловлен скорее традициями, типом общественного договора, чем чисто фискальными обстоятельствами.

Скорее всего, произойдет, как и в других сферах социальной жизни, персонификация пенсионных траекторий. Что это означает?

— расширение добровольного накопительного процесса через всевозможные финансовые институты с тем, чтобы преобладающая часть пенсии формировалась за счет этих средств;

— сфера ответственности государства будет сведена к обеспечению «минимально гарантированного дохода» (см. следующий пункт);

— пенсионный возраст как уравнительная категория исчезнет, и каждый человек будет самостоятельно решать, когда ему начинать использовать свои пенсионные накопления;

— проблема обеспечения жизни в старости будет решаться не только зарабатыванием пенсии, но и умножением семейной недвижимости, получением дохода от владения долями в бизнесе и накоплением других активов.

Очевидно, что потребуется длительный переходный период от нынешнего устройства пенсионной системы к той, которая описана выше. Он связан с тем, что новые принципы в полном объеме должны предлагаться сначала молодым поколениям, только-только выходящим на рынок труда.

В ряде развитых стран (Швейцария, Финляндия) уже идет практическая подготовка к введению «минимально гарантированного дохода» всем жителям страны, независимо от их занятости и социального положения. Единственная дифференциация предусмотрена для взрослых и детей. В городе Утрехте (Нидерланды) такой эксперимент начался с 1 января 2016 года. При этом должна быть ликвидирована система социальных льгот. За государством останутся те расходы на образование и здравоохранение, объем и форма предоставления которых будет определяться через механизмы общественного договора (в т.ч. по договоренности между совокупным налогоплательщиком и государством).

5. Идентичность

Высвобождение людей из сферы физического выживания и индустриального малоквалифицированного труда обостряет проблему личностной и общественной идентичности.

С одной стороны, глобализация никуда не исчезает (интеграционные процессы, Интернет, развитие транспорта, в целом существующая транспарентность границ, общие стандарты устройства повседневной жизни и т.п.), а с другой стороны, люди хотят сохранить семейные, этнические, региональные корни. Хороший пример поиска такого баланса — Япония. В ряде западных стран такой баланс все еще ищется (Великобритания, Испания, Канада, Бельгия, Италия). Отсюда — попытки сепаратизма, скептицизм по отношению к евроинтеграции.

Отдельная тема в этом блоке — миграция. Последние события в Европе показали, что мультикультурализм все-таки не годится. Нужно переходить к интенсивным программам интеграции мигрантов (особенно с неевропейской идентичностью) в жизнь принимающей стороны. Тут тоже важно найти баланс между принуждением к ассимиляции и правом на сохранение своей этнической и культурной идентичности.

6. Местное самоуправление и гражданское общество.

Изменение характера занятости, повышение качества человеческого капитала (см. про образование и здравоохранение) создадут совершенно новые возможности для общественно-политической активности людей.

Можно ожидать еще большей децентрализации институтов власти, передачи многих государственных полномочий в гражданский сектор (НКО, организации предпринимателей, СРО и т.п.). Это будет существенно ограничивать полномочия центральных властей, что может столкнуться, например в Евросоюзе, с тенденцией к проведению унифицированной социально-экономической политики на всем его пространстве.

Судя по всему, новая роль будет у референдумов и других форм прямой демократии с использованием IT-технологий и прозрачности деятельности государства («открытость информации»).

7. Критерии общественного прогресса.

Как известно, несколько лет назад два нобелевских лауреата, Джозеф Стиглиц и Амартия Сен, подготовили доклад тогдашнему президенту Франции Саркози, в котором, если сформулировать очень коротко, написали: для оценки степени общественного прогресса имеет значение не ВВП, а комфортность жизни людей.

Конечно, этот вывод относился только к развитым странам, которые достигли такого уровня благосостояния, который позволяет подавляющему большинству граждан не бороться за каждодневное выживание. Пример Японии: 20 лет без экономического роста не привели ни к какому системному кризису. Такое положение, как говорят уже некоторые западные эксперты, является «новой нормальностью». Просто накопленный потенциал ВВП можно использовать намного эффективнее с точки зрения общественного интереса.

На Западе получила развитие целая отрасль экономической науки, которая занимается «счастьем» (вспомним, например, недавно переведенную на русский язык книгу Ричарда Лейярда).

Сейчас входит в экспертный оборот понятие human security, которое поглощает в себя концепцию прав человека. Речь идет об обеспечении права каждого человека на достойную жизнь.

8. Изменение отношения к невозобновляемым природным ресурсам

Кроме простого снижения цен на нефть и газ в развитых странах начинают становиться очевидными тенденции по изменению поведения людей и общества в целом по отношению к возобновляемым природным ресурсам. Постепенный переход на ветровую, солнечную и подобного типа электроэнергетику — это уже не прихоть «зеленых», а устойчивая политика очень многих государств (например, Германии, Скандинавских стран). Культурным кодом становится энергосбережение в быту.

В ряде стран уже приняты решения о том, что все новые здания (по крайней мере офисные) должны самообеспечиваться энергией, в частности, при помощи солнечных батарей. В Швеции и ряде других стран через несколько лет будет запрещена продажа автомобилей с бензиновыми двигателями. Их заменят электромобили и другие подобные механизмы.

Быстро развивается совместное пользование вещами. Можно привести в качестве примера car-sharing (кстати, появившийся и в Москве). Вместо владения личным автомобилем можно пользоваться разъездными экономными автомобилями, заходя в Интернет и бронируя его на определенное время и в определенном месте. Специальное приложение позволяет оптимизировать перемещение этих автомобилей по городу. Тем самым резко повышается степень использования ресурсов, затраченных на создание этого автомобиля (как известно, личная машина простаивает чуть ли не 90% времени). И как результат снижается потребность в извлечении и использовании возобновляемых природных ресурсов (металла, нефти, газа и др.).

Такое изменение в поведении отдельных людей и целых сообществ в корне меняет структуру экономики и занятости (см. п. 3.1).

9. Система международной безопасности

После окончания «холодной войны» двуполярность мира исчезла и наступил короткий период «конца истории» по-американски. Однако затем возник и укрепился Евросоюз, быстро поднимается Китай. Россия после упадка 1990-х в 2000-х стала намного более значимой силой, опираясь на «принесенные ветром» триллионные доходы от экспорта нефти и газа. Это внесло в систему международных отношений значительные элементы многополярности.

Кроме того, в 2000-х годах резко обострилась и продолжает обостряться проблема международного терроризма, во многом благодаря этому появляются новые failed-states.

Последние действия России еще более усложнили глобальную расстановку сил.

В этих условиях Запад сейчас ищет формат собственной консолидации (с привлечением всевозможных союзников в Восточной Европе, Азии, Африке, Латинской Америке) против «сорвавшейся с якоря» России, а также Китая и международного терроризма. Поэтому резко ускорилось подписание Транстихоокеанского партнерства, не за горами аналогичное Трансатлантическое соглашение, укрепляется военный фрагмент НАТО и расширяется территориальное присутствие его сил. В этом же ряду начавшаяся смена антиамериканских режимов в ведущих странах Латинской Америки (Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Куба), борьба за европейское будущее Украины и Молдовы.

Несмотря на участие в Евразийском экономическом союзе, Казахстан, Беларусь и Кыргызстан оставляют для себя широкие возможности для смены своей геополитической ориентации. К этому их подталкивает и долгоиграющий российский экономический кризис.

Таким образом, у России сегодня с точки зрения внешней политики крайне сложное положение: серьезно ослабев экономически (и эта тенденция будет сохраняться по крайней мере в среднесрочной перспективе), отставая технологически, выдвигая претензии на некий «особый путь», она фактически оказалась внесистемным игроком с очень ограниченными возможностями. Ссылки на обладание мощным ядерным потенциалом лишь подчеркивают слабость нынешнего геополитического положения России — ведь в мире сейчас ценится прежде всего soft power.

Но очевидно и то, что Запад не может построить сбалансированную систему международных отношений без участия России — хотя бы из-за размеров страны и упомянутого ядерного потенциала.

Поэтому обе стороны (Запад и Россия) обречены на начало диалога и взаимные уступки.

Приведенные выше только некоторые топовые моменты внутриевропейской дискуссии интересны и в России, чтобы при открывшемся окне возможностей выстроить адекватные цели и сформировать под них пусть и длинные, но «дорожные карты» с конкретными взаимоувязанными реформами.

Что нам, в России, можно получить в итоге?

А) Восстановление экспертных и человеческих контактов между Россией и Западом.

Б) Аналитические записки и доклады, которые российские эксперты готовят, используя европейские наработки в преломлении к конкретным российским реформам.

В) Совместные с западными коллегами доклады и разработки, которые имеют концептуальное, общеевропейское значение, в т.ч. и для будущего России.

Когда будет налажен такой диалог? На данный момент неизвестно…

Евгений ГОНТМАХЕР,

член Комитета гражданских инициатив,

заместитель директора Института мировой экономики

и международных отношений им. Е.М.Примакова

Российской Академии наук

Источник